Свято-Покровский Голосеевский монастырь

       
        Беседы на Евангелие от Марка (Глава V, ст. 1-20) продолжение
       
        Однажды она заболела, и во время болезни с ней случился тяжелый нервный припадок. Лиза билась и металась, так что принуждены были снять ее с палатей и положить на пол, чтобы в конвульсиях она не упала и не разбилась. Мало-помалу она стала затихать и, по-видимому, успокоилась… И вдруг на чистом русском языке, обращаясь к матери, она произнесла: «Ты мне не нужна!.. Пошли за Василием Тимофеичем!» Надо заметить, что отца она никогда так не называла и русского языка совершенно не знала, всегда говоря лишь по-зырянски.
       
        Послали за отцом, которого скоро нашли у соседей. Когда Тимовась вошел в избу, между ним и дочерью завязался разговор, продолжавшийся более трех часов, причем говорила преимущественно Лиза и говорила правильным языком.
       
        — Здравствуй, Василий Тимофеевич!.. Что ты стал, Василий Тимофеевич? Подойди сюда…
       
        Лиза лежала неподвижно: губы ее не шевелились и ни один мускул лица не двигался. Голос шел откуда-то изнутри.

— Ну, здравствуй, Василий Тимофеевич! Мы приехали к тебе издалека… Нас трое: доктор, фельдшер и лакей… Мы приехали тебе сказать, что ты плохо живешь, Василий Тимофеевич!.. У тебя жена хорошая, Лиза хорошая и сын Николай… А ты… ты плохо живешь: куришь… да и другие грехи есть… Если бросишь курить, проживешь еще долго…А если не бросишь, то скоро умрешь… Сын Иван у тебя тоже плох: обманывает он тебя и курит… Ты слишком доверчив, Василий Тимофеевич! Вот ты любишь очень брата своего, Григория, а он скверный: пользуется твоей доверчивостью и обманывает тебя… Берегись также Марьи Васильевны: она дурная… Ты больше знайся с Марьей Егоровной…

Так звали свояченицу Тимовася.

— Ты мне, кажется, не веришь, Василий Тимофеевич! Так вот слушай: Марья Егоровна сейчас ставит шаньги (зырянские лепешки. — Е. В.) в печь… Пошли к ней мальчика… Пусть он мне принесет… Я поем…

— Помилуй, — возразил робко Тимовась, — какая теперь печь!.. Шесть часов вечера!..

— Нет, ты все-таки пошли! Они завтра собираются уезжать и затопили печь… Пошли!

Мальчика послали. Он вернулся минут через сорок и принес с собой миску теплых шанег. Все сказанное оказалось верным. Муж Марьи Егоровны собирался рано утром уезжать, и, чтобы напечь ему подорожников, пришлось затопить печь.

Далее начались хозяйственные разговоры: о посеве, о полевых работах, о домашнем скоте. Предсказано было, какие коровы падут, сколько их останется, сколько будет телят и т. д. Впоследствии все это оправдалось.

Потом вдруг тот же голос заявил:

— Ты знаешь, мне дана власть над твоей Лизой… Стоит мне только нажать на сердце, и она умрет…

Бедный Тимовась взмолился:

— Пожалей, если имеешь такую власть… Пожалей девушку… Она одна у меня дочь!

— Хорошо, подумаю!.. — был ответ. — Мы посоветуемся!..

Раздались еще какие-то новые, незнакомые голоса, как будто разом говорило несколько человек. Потом они стали постепенно затихать, как будто удаляясь, и наконец все замолкло.

Лиза заснула.

На другой день она не помнила ровно ничего и не знала ни одного русского слова. Единственное, что она могла рассказать, — это о том, что случилось с ней за минуту до припадка: пришел кто-то в черном, сел ей на грудь и сильно сжал. У нее захватило дыхание, и она потеряла сознание. Дальше она ничего не чувствовала.

Несколько похожий случай я помню из своей пастырской практики. Однажды меня пригласили причастить умирающую девочку. Когда я пришел, больная, девочка-подросток лет 12–13, находилась, по-видимому, уже в состоянии последней агонии. Трупные тени легли на лицо, в горле слышался слабый клекот, известный в народе под названием «колоколец», как это бывает у умирающих в последние минуты. Но вместе с ним в ней происходило что-то необыкновенное: из полуоткрытых губ то и дело вырывались ужасные бранные слова. Она ругала свою мать, находившуюся в комнате, ругала самой скверной, солдатской, площадной бранью.

Это была жуткая картина.

Девочка, почти ребенок, на пороге смерти — и эта отвратительная брань… Голос звучал резко, точно стукали по деревянной доске, слова вылетали с небольшими паузами, но методически, с какой-то злой настойчивостью. И в то же время по глазам было видно, что бедная девочка вряд ли понимала, что с ней делается… Было впечатление, как будто кто-то изнутри дергал пружинку и слова выскакивали автоматически…

Причастить больную оказалось невозможным: у нее уже не было глотательных рефлексов.

Пришлось лишь окропить ее святой водой и прочитать заклинательные молитвы святителя Василия Великого и отходную. Понемногу она стала стихать.