Свято-Покровський Голосіївський монастир

Пройдет время – и будет написан Голосеевский отечник, в который войдут имена голосеевских подвижников – прославленных и непрославленных, чьими подвигами, молитвами, трудами и слезами создавалась духовная история Голосеевской пустыни. Пока имена всех отцов и братий нам неизвестны, как неизвестна их жизнь в Голосеево. Но о некоторых из них, вошедших в духовную сокровищницу обители, можно рассказать уже сегодня. В летопись Голосеевской пустыни вошли и подвижники, пришедшие из Молдавии, – ученики преподобного Паисия (Величковского, память 15 ноября ст. ст.). К сожалению, их имена остались неизвестны. О том, что они действительно подвизались в Голосеево, сохранилось свидетельство Лаврского духовника иеросхимонаха Николая (в миру – Василий Цариковский, †1890). Когда отец Николай был еще послушником, он некоторое время нес послушание в Голосеевской пустыни. Его дядя, Лаврский монах отец Израиль, был усердным почитателем преподобного Паисия (Величковского), и обучался у его учеников умному деланию – непрестанной молитве Иисусовой.

Это стало возможным, когда после смерти своего великого аввы его ученики покинули Нямецкую обитель и некоторые из них пришли в Киев. Кто-то из них остался в Лавре, но большинство ушло в уединенные пустыни – Голосеевскую и Китаевскую. Отец Израиль передал племяннику тетради с наставлениями преподобного Паисия (Величковского) и его учеников. Не исключено, что дядя и племянник не только по тетрадям, но и опытно постигали умное делание под руководством отцов-молитвенников, вышедших из Молдавии и осевших в Голосеево.

А сколько было малоизвестных в то время, а ныне – незаслуженно забытых отцов и братий Голосеевской пустыни, которые прожили в обители самые зрелые годы своей монашеской жизнь и нашли здесь земное упокоение!

Монах Алипий (в миру – Карп Короленко, †1836), смотритель Голосеевской пасеки, прожил всего 45 лет и скончался, как записано в его личном деле, от обычной болезни. Перед смертью был напутствован двумя Таинствами: Елеосвящения и Причащения Святых Христовых Таин. Тихая и мирная кончина брата наступила в Великую субботу. А Святую Пасху он встретил уже в небесных обителях. Погребли отца Алипия в пустыни. В советское богоборческое время его могила была разрушена, и в настоящее время ее месторасположение не установлено.

Духовное чадо преподобного Парфения – скитоначальник, соборный старец (то есть член Духовного Собора Лавры – прим. авт.) иеросхимонах Моисей (Бокутович, †1874), постриженик преподобного Парфения. В монашестве носил имя Каллист. Соборным старцем стал еще до перевода в Голосеево. Был образованным иеромонахом и собрал очень большую по тому времени библиотеку – 460 томов богослужебных книг и творений святых отцов. Слабый здоровьем, он, тем не менее, до перевода в Голосеевскую пустынь занимал в Лавре ответственные должности. Перед самым переводом в Голосеево был блюстителем Дальних пещер.
В то время подвизалась в Киеве блаженная старица, ныне незаслуженно забытая, – Евдокия, Христа ради юродивая. В народе ее ласково называли блаженная Авдотьюшка. Кто она и откуда, никто не знал. Сама Авдотьюшка говорила о себе, что она дочь диакона, сбежала от родителей, которые хотели отдать ее замуж. В Киев на подвиг юродства о Христе ее призвали в видении Преподобные Антоний и Феодосий Печерские. В Лавре она появилась полунагой, а потом и летом, и зимой ходила в одном ситцевом платье, босая и простоволосая. На голове Авдотьюшка носила икону Успения Пресвятой Богородицы. Киевляне очень почитали блаженную, которая за подвижническую жизнь была удостоена от Бога дара прозорливости.

Старица жила в пещере над Днепром, а молиться ходила в Киево-Печерскую Лавру. Однажды Авдотьюшка так раскричалась в обители, что отец Каллист велел вывести ее из Лавры. Нимало этим не смутившись, блаженная спокойно сказала блюстителю Дальних пещер:
– Разве я кричу сама по себе? Я для тебя это делаю.

Вскоре после этого и отца Каллиста «вывели» из Лавры и перевели в Голосеево. В Голосеевскую пустынь его определили по личному распоряжению владыки Филарета, что, впрочем, соответствовало желанию и самого иеромонаха Каллиста. На благоукрашение пустыни он отдал все свои доходы от кружечного сбора.

В 1851 году, спустя три года после перевода в Голосеево, отец Каллист написал владыке прошение о пострижении в схиму. «… имея от роду более 55ти лет жизни моей и привыкши к уединенному сему месту столько, что по слабости моего расстроенного здоровья душевно желал бы окончить и жизнь мою в [ней]. Почему, непосредственно Благодатию Божиею наставляем, а к сему еще Архипастырскими и Отеческими душеспасительными Вашими наставлениями подкрепляем, ревностно и усердно желаю всесовершенно душею и телом принять на себя равно Ангельский и великий чин, т. е. Святую и вожделеннейшую для меня паче всего на свете схиму».
По благословению святителя Филарета отца Каллиста в схиму постриг иеросхимонах Парфений с наречением имени Моисей – в честь преподобного Моисея Угрина. Звание соборного старца и послушание скитоначальника Голосеевской пустыни иеросхимонаху Моисею оставили. Впоследствии, уже после смерти владыки Филарета, он жил в Голосеевской пустыни на покое.
Иеросхимонаха Моисея любил посещать племянник владыки – архимандрит Антоний (Амфитеатров, впоследствии – Архиепископ Казанский). Несмотря на свое положение и образованность, схимник говорил, как простой украинский крестьянин. Подражая владыке Филарету, он хранил в келлии гроб, который прятал за занавеской. Когда к отцу Моисею приходили за назиданием, он вначале показывал библиотеку, мог процитировать кого-либо из святых отцов, а в конце беседы открывал занавеску и, указывая на гроб, говорил, что вся премудрость заключена в нем.

Сохранилось замечательное воспоминание об этом старце и о Голосеевской пустыни времен его начальствования в ней, приведенное в жизнеописании святителя Антония, Архиепископа Казанского.
«В августе 1857 года, в день Преображения (еще до моего поступления в академию), – вспоминал отец N., – покойный владыка Антоний, бывший тогда ректором академии, порекомендовал мне побывать в Голосеевой пустыни, чтобы принять у проживавшего там Высокопреосвященного митрополита Филарета благословение на приближавшиеся экзамены для поступления в Академию. После обедни Первосвятитель сам удостоил позвать меня, как земляка, к себе на чай.

С самого начала разговор склонился к бывалым не раз воспоминаниям об Уфе. Между тем, желая сделать свою обычную перед обедом прогулку, Владыка Филарет взял и меня с собою… Войдя в сад, он и тут обратился к воспоминаниям об Уфе, начав так:

– Ну вот, земляк, смотри, что здесь у нас, и что там в вашей Уфе… Ведь там и садов-то нет, зато весь город чисто в лесу… О плодах же и толковать нечего… Кроме дубовых желудей, да сосновых шишек нет… Хотя ягод разных, помню, там много.

Из сада, проходя чрез самую пустынь, он, намеренно или ненамеренно, остановился против одной, стоявшей особняком, кельи и сказал:

– А вот, кстати, зайди-ка ты в эту келью и побеседуй там до обеда, а я побреду и маленько отдохну…Да, смотри, ты не смущайся больно, если принят будешь неласково: старец-то не больно жалует светских лиц.

Старец оказался, действительно, таковым… Узнав, что меня благословил сам Владыка зайти к нему, он все-таки обошелся со мною сурово.

– Да ты кто?.. Из академии или бакалавр?!

– Нет, я хочу еще только поступить в академию учиться…

Старец вел речь смешанным русско-малороссийским говором; и это к нему шло как-то особенно кстати и на меня производило особенное впечатление. Удовлетворенный моими ответами, старец продолжал уже словоохотливо:

– Учиться в академії, кажешь, ти приїхав, це добре-добре; да и учиться есть у кого: в академии ведь доморощенный наш доктор Богословия Антоний. Я его знал еще в ту пору, когда він только что поступил в академию; был такий молоденький, черемненький паныч, но и тогда он уже любил бывать у Лаврі и не чурався нашего брата… Да и теперь хоть він доктор и ректор академии, но у меня бывает, и я с ним богословствую по-своему и он тоже… Скажи же ему, что ты был у меня; а щоб він догадався, у кого именно, то глядь сюды…

При этих словах старец отворил дверь в другую комнату и указал на огромный шкаф со святоотеческими творениями:

– Вот, ректор знает это.

Затем вдруг оборотившись, снял покров; видимо с длинного стола, но под покровом оказался гроб…

– Вот и это он знает… А ты знай, что сколько ни заключается вон там (указав на шкаф с книгами) мудрости, но начало и конец этой всякой мудрости вот здесь. Память и страх смерти внедряют страх Божий, а страх Божий – начало премудрости от Бога.

Возвратившись к Высокопреосвященному Филарету, на вопрос его «Ну что?.. Поучил тебя порядком старец-то?» – я сообщил ему за обедом все до слова…

Когда и отцу ректору Антонию сообщен был весь результат посещения моего Голосеевой пустыни, он тоже сказал:

– Я знаю старца; это – отец Моисей; он теперь уже болезненный очень и стар… Я действительно всегда, с самого начала академического курса, как-то особенно сближался с бывшими тогда старцами истинно духовными. Желаю и советую Вам то же…»

На свои средства иеросхимонах Моисей построил в Голосеевской пустыни дом, который так и назвали – «Моисеевским». В этом доме долгое время жили скитоначальники пустыни.

Остается добавить одну чрезвычайно важную деталь. Отец Моисей был одним из тех начальников, которые вначале не понимали блаженного старца Феофила и доносили митрополиту о его неспособности совершать священнослужение и жить по-монашески. Однако спустя время он изменил свое отношение к блаженному и даже пригласил его в 1853 году пожить в Голосеевской пустыни на покое. Иеросхимонах Феофил поблагодарил скитоначальника за любовь, перешел в Голосеево, но предупредил, что ненадолго. Так и произошло. Через несколько месяцев блаженный старец вернулся в Китаевскую пустынь, чтобы умереть там.

В 1855 году иеросхимонах Моисей был уволен от начальнической должности на покой. Доживал он свои дни, согласно схимническому званию, сначала в Китаевской, а затем и в Голосеевской пустыни. Погребли старца на небольшом монастырском кладбище, расположенном за церковью во имя иконы Божией Матери, именуемой «Живоносный Источник». В XIX веке и в начале XX-го возле этой церкви хоронили игуменов и иеромонахов Голосеевской пустыни, которые жили в ней до смерти. К сожалению, его могила не сохранилась, и место упокоения установить невозможно.

А вот могила игумена Серафима с надгробной плитой над ней сохранилась! По воле Божией она пережила и упразднение пустыни в советское время, и полное запустение обители. В 2007 году плита на могиле была заменена аккуратным мраморным памятником.

Скитоначальник игумен Серафим (в миру – Самуил Черницкий) поступил в Киево-Печерскую Лавру в 1852 году, будучи вдовым священником. Родился он в 1816 году в семье украинского священника. С детства обладал прекрасным голосом. Учился в Киевском уездном духовном училище. По увольнении из него 15-летний Самуил поступил в хор Киево-Софийского митрополичьего дома. В этом хоре он пел 13 лет, после чего его в 1844 году назначили псаломщиком русской церкви в Константинополе.

Пять лет провел Самуил Черницкий вдали от родины, а по возвращении принял рукоположение в сан священника к церкви села Кренич Киевского уезда. О его спутнице жизни ничего неизвестно, кроме того, что через пять лет их совместной жизни она умерла.
После смерти жены отец Самуил не захотел остаться в миру. Восприняв смерть супруги как Божий призыв, он подал прошение святителю Филарету с просьбой принять его в число братии Киево-Печерской Лавры. Владыка передал прошение в Духовный Собор, который принял решение: принять священника на свободную послушническую вакансию для священнослужения и несения клиросного послушания на Дальних пещерах.

Отец Самуил оказался весьма старательным послушником: клиросное послушание и очередное богослужение исполнял весьма усердно. Спустя год отца Самуила перевели на послушание в Киево-Софийский митрополичий дом. Через два года его постригли в монашество с именем Серафим и назначили помощником эконома митрополичьего дома. В 1859 году отец Серафим был назначен казначеем, а затем и экономом митрополичьего дома. Вскоре за усердное служение он был награжден набедренником, а затем – и наперсным крестом.

Через восемь лет иеромонаха Серафима перевели на послушание эконома в Киево-Печерскую Лавру. Четыре года священник успешно исполнял это послушание, пока не ослабел физически. Тогда он написал прошение на имя Высокопреосвященного Арсения, митрополита Киевского и Галицкого с просьбой уволить его с этого послушания. Владыка дал свое согласие не сразу: сначала он потребовал от отца Серафима указать ему такого человека, который был бы способен его заменить. Только спустя полгода митрополит Арсений написал резолюцию, согласно которой проситель был освобожден от должности эконома Лавры и назначен скитоначальником Голосеевской пустыни.

В октябре 1871 года 55-летний иеромонах Серафим вступил в новую должность. 18 июля следующего года в Свято-Покровской церкви Голосеевской пустыни владыка Арсений возвел его в сан игумена. В 1880 году игумен Серафим был награжден орденом Анны III степени.
В течение 14 лет отец Серафим возглавлял вверенную ему Голосеевскую пустынь. К 1885 году его болезни усилились: из-за сильных болей и шума в голове игумен стал плохо слышать и попросился на покой. При этом он просил не переводить его в другое место, а оставить жить в Голосеево на покое – «доживать последние дни».

26 августа 1890 года игумен Серафим отошел ко Господу. Его погребли возле церкви во имя иконы Божией Матери, именуемой «Живоносный Источник».

Духовник Голосеевской пустыни иеросхимонах Аристарх (в монашестве – Арефа, †1853) был пострижен в схиму в апреле 1853 года. Его постриг тоже совершил преподобный Парфений. Не исключено, что и скитоначальник, и духовник обители приняли пострижение в схиму под влиянием святителя Филарета и его духовного отца. 60-летний отец Аристарх, к тому же, был серьезно болен. Спустя семь месяцев после пострига в схиму он тихо скончался, напутствуемый в вечность таинствами Елеосвящения и Причащения Святых Христовых Таин. После него не осталось никаких вещей вообще: он и при жизни не обременял себя ими, а то необходимое, что должен был иметь, раздал перед смертью тем, кто за ним ухаживал. Деньги, которые он на себя не тратил, отдал родственникам и на вечное поминовение себя самого и своих родителей в Лавре и пустынях, приписанных к ней. Кроме этого, 100 рублей серебром отдал на покупку чаши, остальные 120 рублей серебром распределил так: 60 рублей – на погребение и 60 рублей – на пошив двух пар риз для церкви.

Иеросхимонах Аристарх был погребен возле храма в честь иконы Божией Матери, именуемой «Живоносный Источник». К сожалению, до настоящего времени уцелели только три могилы, но об этом будет сказано позже.

Его преемник – духовник иеромонах Авраамий (†1854), пережил его не на много. Почивший праведной кончиной на 73-м году жизни после Елеосвящения и Причащения Святых Христовых Таин, он также был погребен в Голосеевской пустыни. О жизни этого отца неизвестно практически ничего, кроме того, что после его смерти осталось только три иконы, несколько богослужебных книг, несколько поношенных и совсем ветхих вещей и кое-что из келейной бытовой утвари. Перед смертью отец Авраамий завещал записать его на вечное поминовение в Литургийную таблицу Голосеевской пустыни (то есть для поминовения на Литургии – прим. авт.), что и было исполнено после продажи его столика, поношенных ряс, кафтана, клобука, старенького халата и простой ветхой шубы. Вырученными за продажу деньгами и оплатили вечное поминовение духовника пустыни. Личных денег у отца Авраамия на это не было, что говорит о его крайней нестяжательности.

На разрушенном в советское время монастырском кладбище Голосеевской пустыни сохранилась могильная плита над местом упокоения иеромонаха Дорофея (в миру – Дмитрий Максимович Тимофеев, †1890). Уроженец города Змиева Харьковской губернии, Дмитрий Тимофеев происходил из мещанской семьи. Как и игумен Серафим, он пришел в Киево-Печерскую Лавру после смерти жены. Сначала Дмитрия Максимовича определили на послушание в гостиницу, затем перевели в экономическое ведомство писарем. Новоначальный послушник оказался хорошего поведения и исправным в несении послушания, и поэтому спустя три года был зачислен действительным послушником Лавры. Еще через год его постригли в рясофор с именем Диодор – в честь мученика Диодора.

Прошло еще немного времени − и рясофорный послушник Диодор был переведен на послушание на Ближние пещеры. В 1864 году его перевели столоначальником канцелярии Лаврского Духовного Собора. В 1869 году в пещерном храме преподобного Антония Печерского его постригли в мантию с наречением имени Дорофей. Через год рукоположили в сан диакона, а в 1873-м – в сан иеромонаха.

Усердное служение иеромонаха Дорофея было замечено лаврским начальством, и в 1875 году его наградили набедренником. Через шесть лет отец Дорофей был назначен духовником Больничного монастыря, существовавшего на территории Лавры.

Духовником Больничного монастыря он пробыл три года, после чего его перевели в Голосеевскую пустынь для совершения очередного Богослужения. Отец Дорофей, к тому времени, был уже болен. Частое служение, выстаивание на ногах долгих служб не могли не отразиться на его здоровье: у священника появились неизлечимые отеки и опухоль ног. Болезнь была мучительной и продолжительной, но тем не менее, в личном деле иеромонаха Дорофея нет ни одной записи о том, что его по болезни отстранили от Богослужения.

Незадолго до смерти он, находясь в здравом рассудке, попросил, чтобы его погребли в Голосеевской пустыни, что и было исполнено. 9/22 января 1890 года иеромонах Дорофей отошел ко Господу. Его ноги к тому времени так распухли, что скитоначальник игумен Антонин просил у Духовного Собора Лавры выдать гроб побольше. Погребли батюшку на Голосеевском монастырском кладбище, поставив на могиле скромную плиту с датами его жизни и смерти…

В Голосеевской пустыни был похоронен и монах Эразм (в миру – киевский купец второй гильдии Кондрат Кузьмич Ховалкин, †1880). До поступления в обитель Кондрат Кузьмич был главным подрядчиком при строительстве Владимирского собора в Киеве. Оставшись вдовцом, он сосредоточил всю свою любовь на единственной дочери, ради которой начал строить в Киеве дом. Но поселиться в нем купцу не пришлось: его любимая дочь внезапно скончалась, и жизнь со всеми ее заботами потеряла для него смысл.

В глубокой скорби безутешный отец пришел к старцу Феофилу, Христа ради юродивому.

– Чего скорбишь? – спросил его блаженный. – Сиди в келлии да молитву Иисусову твори: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго» – и все пройдет.

– Вряд ли пройдет, батюшка, – ответил Ховалкин. – В лице умершей погиб для меня свет моей жизни…

– Свет твоей жизни – Незаходимое Солнце Иисус Христос! – строго сказал старец. – Купи себе на мантию – скоро монахом будешь.

И действительно: спустя несколько лет Кондрат Кузьмич поступил в Голосеевскую пустынь на послушание. В 1871 году за его счет в обители была построена странноприимная гостиница. Это был деревянный одноэтажный дом на каменном фундаменте, с железной крышей, построенный по проекту Лаврского иеромонаха Евкарпия (Наумова). Помещение состояло из двух общих комнат, пяти отдельных и кухни. Располагалась гостиница «на огородной земле», напротив святых врат, между церковью и хоздвором. Одно из помещений в этом здании отдали купцу-благодетелю, благословив его дожить в Голосеевской обители до смерти.

В 1874 году Кондратий Кузьмич, уже будучи рясофорным послушником Голосеевской пустыни, пожертвовал 700 рублей на позолоту старинного деревянного иконостаса Троицкого Собора Китаевской пустыни. Но и на этом не закончились дела его благотворительности. Прежде чем принять монашество в Голосеево, благочестивый купец помог еще одной обители – Глинской пустыни. Кондрат Кузьмич почитал не только киевских, но и глинских подвижников благочестия. С особенным уважением он относился к настоятелю пустыни – архимандриту Иннокентию, и немало благотворил глинским инокам.

Одним из дел милосердия этой обители было оказание безплатной медицинской помощи не только монашествующим, но и мирянам. Когда же здание старой больницы не смогло уже вмещать всех страждущих, а новое двухэтажное построить было не за что, купец К. К. Ховалкин за свой счет возвел новый больничный корпус.

Строительство длилось в течение трех лет – с 1874 по 1877 годы. Как свидетельствует летописец того времени, «по красоте внутренней и внешней отделки, по высоте палат и богатому запасу всего необходимого такой больницей мог бы гордиться не только какой-нибудь уездный городок, но и иной губернский».

Когда внешние дела были окончены, Кондрат Кузьмич окончательно поселился в келлии Голосеевского странноприимного дома и начал подвиг спасения. Вскоре он ослеп и был пострижен в монашество с именем Эразм – в честь преподобного Эразма Печерского, отдавшего все свое состояние на благоукрашение храмов и обители. Прожив в уединении несколько лет, он тихо скончался в 1880 году, в праздник Успения Пресвятой Богородицы. Так Матерь Божия вознаградила Своего верного раба за его Богоугодные труды. Погребли монаха Эразма возле церкви «Живоносный Источник», в нескольких шагах от могилы преподобного старца Парфения, только с внешней стороны храма.
К сожалению, место погребения монаха Эразма пока не установлено.

Известны и другие случаи, когда состоятельные светские люди или зажиточные мещане, желавшие уйти из мира в монастырь, находили приют в Голосеевской пустыни. К примеру, купец из города Золотоноша И. П. Юнаков, принял монашеский постриг в Голосеево в возрасте 75 лет. Купец, чье монашеское имя нам не известно, преследовал только одну цель: дожить в обители свои дни в молитве о прощении грехов и о спасении души.

Послушник Евстафий (Евстафий Григорьевич Бондарь, †1915) пришел в Киево-Печерскую Лавру в 1908 году, будучи 75-летним старцем. Он происходил из мещан города Николаева Херсонской губернии и был вдовцом по второму браку. Евстафия Григорьевича направили в Голосеевскую пустынь, где жил его родной брат – послушник Иосиф Бондарь.

Это вообще был исключительный случай, чтобы человека в таком возрасте приняли в монастырь и определили на послушание. Евстафий Григорьевич стал жить в келлии брата. О том, какие послушания он выполнял в Голосеевской пустыни, ничего не говорится: вероятнее всего, что-то посильное и нетрудное.

Спустя пять лет Евстафий Григорьевич заболел и был помещен в лаврскую больницу. Насмотревшись там на страждущих различными недугами людей, он передал в Лавру пожертвование в 1000 рублей (деньги громадные в то время!): 500 рублей на содержание больных братий и 500 – на содержание больных странников. При этом Евстафий Григорьевич присовокупил одну просьбу: чтобы после смерти его тело погребли в Голосеевской пустыни и помолились о нем. Кроме того, он пожертвовал немалые деньги и на строительство в Голосеево церкви «Живоносный Источник», когда вместо обветшавшей деревянной стали возводить каменную.

Тяжелая предсмертная болезнь послушника Евстафия длилась в течение двух лет. Быть может, этими страданиями он и восполнил все то, чего не мог исполнить в монастыре по старости лет и слабости сил. 11/24 мая 1915 года после исповеди и причастия Святых Христовых Таин послушник Евстафий скончался от старческого изнеможения. Погребли почившего, согласно его просьбе, в Голосеевской пустыни. Все его имущество оставили брату.

Это, конечно, далеко не полный перечень отцов и братий, которые нашли земное упокоение в родной Голосеевской обители. Да и не все из почивших отцов и братий погребены здесь. Некоторые из них обрели свой последний земной приют в Кладбищенской Спасо-Преображенской пустыни (в советское время упразднена и разрушена). Там погребли игумена Никандра (Попова), бывшего скитоначальником Голосеевской пустыни с 1900 по 1913 годы, схи-игумена Гавриила (Нездолия), бывшего скитоначальником в Голосеево в 1913-1917 годах, монаха Исаакия (Веденеева, †1919), клирошанина пустыни, и других.

В Спасо-Преображенской пустыни был похоронен и голосеевский монах Геронтий (в миру − отставной казак Войска Донского Гавриил Нескубин). Уроженец Старочеркасской станицы, он поступил в Киево-Печерскую Лавру в 1849 году, в возрасте 29 лет, получив увольнение от военной службы. Прожил в обители 53 года, проходя в ней разные послушания. Первые три года отставной казак трудился в братской хлебной, после чего его приняли в число действительных послушников Лавры.

В 1857 году послушник Гавриил был уволен из обители для поклонения Гробу Господню и другим святым местам, связанным с земной жизнью Спасителя. Вернувшись через год и два месяца из Палестины, Гавриил Нескубин вновь поступил в Лавру. Послушания проходил при Успенском соборе: вначале сторожем, затем пономарем, после этого гробовым у частиц мощей Преподобных Печерских. Послушания исполнял со страхом Божиим и примерным усердием, за что и удостоился пострижения в монашество с именем Геронтий.

Последние девять лет своей жизни монах Геронтий провел в Голосеевской пустыни, неся послушание при странноприимнице. Он уже был в преклонном возрасте, но тем не менее трудился до последнего дня: в его личном деле нет записи о том, что его освободили от послушания в связи с болезнью или по старости. А ведь отцу Геронтию было уже 82 года! Незадолго до смерти его парализовало, и братия поместили его в больницу при Спасо-Преображенской пустыни, которая была ближе, чем Лаврская. 18 апреля/1 мая 1902 года монах Геронтий после исповеди и причащения Святых Христовых Таин тихо отошел ко Господу.

Это был Четверг Светлой Седмицы, канун престольного праздника Голосеевской пустыни – иконы Божией Матери «Живоносный Источник». Сам праздник отец Геронтий встретил уже в Небесном Голосеево. Умереть на Светлой, Пасхальной Седмице – это огромная честь и великая милость Божия для христианина, которой удостаиваются очень немногие, угодившие Богу люди. Да еще после причащения, да еще в канун престольного праздника!

По воле Божией отца Геронтия погребли только на седьмой день. Парастас совершали на вечерней службе в день Радоницы, которая в том году совпала с праздником великомученика Георгия Победоносца. Можно предположить, что тело монаха или не подверглось или мало подверглось тлению. Вряд ли бы разлагающиеся останки держали без погребения неделю. На девятый день скитоначальник Голосеевской пустыни игумен Никандр и благочинный Лавры иеромонах Мемнон должны были составить опись имуществу, оставшемуся по смерти отца Геронтия. Но этого сделать они не смогли, потому что после почившего брата ничего не осталось: ни денег, ни имущества, о чем и было сообщено в Киево-Печерскую Лавру.

40-й день по кончине монаха Геронтия совпал с 7-й Неделей по Пасхе, когда празднуется память святых отцов Первого Вселенского Собора. Воскресенье после Вознесения Господня.