Свято-Покровський Голосіївський монастир

       
        Исторический выбор преподобного Феодосия Печерского, или о чём не писалось в житиях
       
        Житие святого — особый повествовательный жанр христианской литературы. Будучи подчинённым строгим стилистическим канонам, он практически не поддается прочтению с точки зрения исторической биографии. А ведь именно так воспитанный современной культурной традицией читатель стремится понять этот специфический литературный текст. Историк прежде всего задается вопросом: возможно ли отделить литературный этикет от биографических сведений и рассмотреть в житийном тексте реальный контекст эпохи? Кажется, возможно… Но как, ведь автор жития зачастую не столько писатель, сколько компилятор?
       
        Дело в том, что древнее житие почти не интересовали личностные черты героя, не имеющие отношения к его духовному подвигу — собственно, предмету поучения и почитания. Хотя в жизни святых угодников были не только подвиги и бдения, а их собеседниками не одни лишь ангелы, мы ничтожно мало знаем о том земном, обыденном (скажем — историческом), что наполняло их отношения с миром и людьми. Вспомним евангельский сюжет, когда Спаситель прослезился, узнав о смерти любимого им Лазаря (Ин 11, 35). А плакали ли святые — не в молитвенном покаянии и радости, а просто в чувствах нашего земного естества и привязанности? Авторы житий, как правило, о таких подробностях не знали, да и не особо ими интересовались. Цель их писания была совсем иной. К примеру, первый русский агиограф — преп. Нестор Летописец представлял себе суть своего труда следующим образом: «прочтя писание и видя мужа доблесть, восхвалим Бога; и угодника Его прославляюще, на прочие подвиги укрепляемся». Итак, «прославим Бога», явившего свою благодать в подвиге святого; и «на прочие подвиги укрепляемся». Однако в тексте даже самого каноничного жития можно обнаружить кое-что, не служившее непосредственно предметом житийного повествования.

Наиболее насыщенным такого рода «бытовой» информацией является Житие преп. Феодосия Печерского. Это наиболее древнее наше житие, принадлежащее перу того же Нестора Летописца. Будучи написанным в 1080-е гг., оно уже с XII века входило в состав Патерика Печерского, наиболее древняя редакция которого сохранилась в Успенском сборнике XII-XIII в. Итак, что мы знаем о преп. Феодосии из его Жития, и о чем приходится догадываться, как говорится, между строк.

***

В Арсеньевской (1406 г.) и последующих редакциях Патерика сообщается, что Феодосий был родом из Василева — ныне г. Васильков Киевской области. В то время Василев был второй по значению резиденцией князя Владимира — крестителя Руси, названной им в честь своего крещения с именем Василия. Летописец не исключал, что именно в Василеве состоялось личное крещение Владимира: «глаголют, яко крестился есть в Киеве, инии же реша в Василеве, друзъи же ънако скажут» (ПВЛ). Если так, то небольшому ныне провинциальному городу Василькову суждено было дважды отличиться в древнерусской истории: сначала благодаря духовному рождению крестителя нашего народа князя Владимира, затем появлению на свет законоположника нашего монашества — преп. Феодосия Печерского.

Поскольку Феодосий пришел к преп. Антонию около 1056 г., будучи весьма молодым человеком — «отроком», как называет его Нестор, то, следовательно, рождение его приходится на 30-е годы ХІ века. Обе даты получены методом косвенных вычислений, исходя из соотношения других датированных событий, а потому не могут претендовать на точность и быть основой каких бы то ни было исторических утверждений.

Вероятнее всего, Феодосий происходил из семьи бояр великокняжеского окружения. Такой вывод следует на основании ряда косвенных свидетельств Жития, как например: «командировка» отца в Курск по повелению великого князя, присутствие отрока Феодосия на обеде у тысяцкого (градоначальника) и пр. Как ни странно, но едва ли не единственным упущением автора было отсутствие упоминания мирского имени будущего Печерского игумена.

Но также известно, что юные годы Феодосия прошли в городе Курске. Когда юноше было 13 лет, скончался отец. Мать несомненно рассчитывала, что сын продолжит боярскую (или дружинную) службу отца, от которой зависело благосостояние вдовы. Но, возмужав, юноша не стремился наследовать патриархальные устои своего сословия. Известно, что он отказывался носить подобающую его родовому положению парчовую одежду, которую, лишь немного поносив, отдавал нуждающимся. Внешняя простота была зеркалом смирения души, что создавало отчетливый контраст на фоне знати, влиться в среду которой Феодосий был обязан по своему происхождению.

В средневековой Руси одежда имела безусловно знаковый характер, подчеркивавший социальное положение носителя и его феодальные права. «Переодевание» юного Феодосия и отказ от участия в придворных церемониях были по сути отказом от обычаев феодальной элиты, наследовавшей в большинстве своем дружинную мораль еще варяжской (дохристианской) эпохи. Таким образом, неприятие Феодосием внешних атрибутов своего сословия было первым шагом юного подвижника на пути к осуществлению своего исторического выбора, имевшего для древнерусской святости поистине ключевое значение.

Как и любому юноше, Феодосию не были чужды мечты о странствиях. Прослышав как-то от паломников о святынях Иерусалима, он решил тайно от матери отправиться с торговым караваном в Царьград (Константинополь), а оттуда в Святую Землю. Удивительно, как купцы согласились взять незнакомого им отрока с собою в чужие страны. Известный историк Церкви Е. Е. Голубинский даже предположил, что Феодосий мог подрядиться в качестве слуги. Кроме того, корыстолюбивые торговцы, вероятно, рассчитывали продать позднее крепкого юношу в рабство где-нибудь в «заморских» странах, получив на этом немалую прибыль. Однако всё окончилось, как говорится, без приключений, благодаря вмешательству Феодосиевой матери. Отправившись на поиски сына, она уже на третий день вернула его домой. Заковав ноги в кандалы, она несколько дней продержала юного странника в строгом заключении. Причём первые два дня в наказание она вообще не давала ему пищи, а потом, немного покормив, вновь смиряла его воинствующий о Христе дух голодом и кандалами. Сын, не желая доставлять своей родительнице огорчение, согласился на её уговоры, пообещав проститься со своими паломническими мечтами. В ответ мать освободила его из заключения и позволила вновь беспрепятственно посещать церковь. И хотя до Иерусалима Феодосий так и не добрался, но всю жизнь стремился к Небесному Иерусалиму, дорога к которому открыта любому христианину, стяжавшему евангельскую простоту и смирение.

Кроме паломнических идей, юный Феодосий был особо увлечён таким благочестивым ремеслом как печение просфор. Однажды узнав, что в соседней церкви часто не служат Литургии по причине недостатка просфор, Феодосий сам начал трудиться над их выпечкой. Матери это «неблагородное» занятие крайне не понравилось. Она стремилась всячески отговорить сына от принятого им послушания по той причине, что оно якобы бесчестило их род и общественное положение. Сын терпеливо и трепетно успокаивал мать, поясняя высокое назначение приготовления просфор для совершения Литургии. На некоторое время ему удалось приклонить материнский гнев на милость. Однако, видя изнеможение сына от печи и жара, мать вновь обратилась к запрещениям, угрозам, а иногда и побоям.

Терпение суровой женщины окончательно лопнуло, когда по пятнам крови на одежде она обнаружила, что Феодосий, смиряя свою горячую юношескую плоть, носит на своем теле вериги (железные оковы). С веригами, разумеется, на время пришлось расстаться. Но, вероятно, именно в тот момент будущий преподобный всерьёз оказался лицом к лицу перед выбором — или окончательно поработиться воле нравной матери, несомненно мечтавшей о боярской карьере сына, и «подписать» таким образом своего рода вассальный приговор, или пожертвовать сыновними узами ради того, чтобы поработиться одному лишь Христу. (продолжение следует)