Церковь в эпоху от гонений Деция до начала гонений Диоклетиана (продолжение)
Во второй половине III века, после гонений Деция и Валериана, когда для Церкви вновь наступили мирные времена, богослужение чаще стало совершаться в наземных храмах, которые воздвигались на мощах мучеников. Есть сведения о том, что в Риме существовало более 40 таких храмов, но не один из них не сохранился до наших дней, так что памятниками христианского храмоздательства этой эпохи остаются почти исключительно катакомбные церкви.
Катакомбы существуют в разных городах империи, например в Неаполе, Сиракузах, но самые обширные – в Риме. В средневековье, после прекращения в них богослужений и последовавшего затем перенесения покоившихся там мощей прославленных святых в наземные храмы, они были оставлены и забыты и вновь открыты уже только в конце XVII столетия. Первоначально они назывались цеметериями (coemeteria), что, собственно, значит «кладбище», гипогеями или ареями и только позже стали называться и катакомбами. В них хоронили останки христиан. Останки помещали в устроенные вдоль узких коридоров многоярусные ниши (loculi), которые замуровывались после погребения каменными плитами или кирпичами. В местах, где покоились мощи мучеников или святителей, устраивались помещения для молитвенных и евхаристических собраний, иными словами, церкви, и таинство Евхаристии совершалось в них над мощами мучеников. В Риме катакомбы устраивались вблизи дорог, ведущих из города: Номентанской, Лаурентинской, Салярии. Особенно хорошо обследованы катакомбы, расположенные на юге Рима, вдоль Аппиевой дороги. Самые знаменитые из них носят имена епископа Римского Каллиста, Домициллы, святого мученика Севастиана. Общая протяженность высеченных в туфе галерей в катакомбах имперской столицы приближается к 1000 километров. Эти коридоры проходят на разной глубине. В некоторых катакомбах они располагаются на пяти уровнях, или этажах (alea).
Стены погребальных коридоров не имели украшений, кроме надписей и эмблематических изображений на плитах, которыми заслонялись погребальные камеры. Но стены и плафоны крипт, в которых были устроены церкви, а также саркофаги с останками епископов и мощами мучеников имели декор – живописный или рельефный. Это были по преимуществу символические изображения хлеба и винограда как символов Тела и Крови Спасителя, венка или пальмы как знаков победы над грехом и смертью, феникса, символизирующего воскресение и бессмертие, голубей с оливковой ветвью в клюве, якоря, верхняя часть которого нередко имела форму креста. Корабли символизировали общину верных и напоминали о спасительном ковчеге Ноя; олень, идущий к источнику, представлял христианина, жаждущего слышать слова Божия.
Особенно часто в катакомбах встречается фигура рыбы, напоминающая о Христе, потому что пять первых букв греческих слов «Иисус Христос Божий Сын Спаситель» (Иисус Христос Феу Иос Сотир) составляют слово «ихфис», что значит «рыба». Другое часто встречающееся символическое изображение – агнец. Жертвенным агнцем назвал приближающегося к нему по берегу Иордана Спасителя Иоанн Креститель. Иисус Христос в катакомбах изображался в виде Доброго Пастыря – пастуха, несущего на плечах заблудшую овцу. При этом лику Христа чаще всего придавались юношеские черты. Обыкновенно он был безбородым и облаченным в римское одеяние. В катакомбах встречаются как живописные, так и рельефные изображения Доброго Пастыря. Реже они представляли собой полнообъемные статуи. Встречается в катакомбных церквях и иной тип Спасителя – в виде Орфея, укрощающего игрой на лире обступивших Его диких зверей. Божия Матерь изображалась в катакомбах в виде Оранты – Молящейся, с воздетыми горе руками.
На стены катакомб наносились и сюжетные изображения, иллюстрировавшие события священной истории Ветхого и Нового Заветов: Ной в ковчеге, жертвоприношение Исаака, Моисей, иссекающий воду из скалы, Даниил во рву со львами, с воздетыми руками, три отрока в печи Навуходоносора, беседа Христа с самарянкой, воскрешение Лазаря, отречение апостола Петра, Воскресение и Вознесение Спасителя. В катакомбах святого Каллиста есть фреска III века, на которой изображен юноша-христианин перед судом, выносящем ему приговор.
Живописные и скульптурные изображения, подобные тем, что особенно хорошо известны по римским катакомбам, встречаются и в других городах Италии, в Элладе и на Востоке империи. Замечательные раннехристианские фрески, относящиеся к середине III столетия, были открыты в начале 1930-х годов в баптистерии, устроенном в частном доме, который был перестроен в христианский храм, в расположенном на берегу Евфрата сирийском городе Дура-Европос. Священные изображения: Пастырь Добрый, Адам и Ева, Давид и Голиаф, исцеление расслабленного, хождение по водам, жены-мироносицы – покрывали стены и потолок баптистерия. В палитре фресок доминируют красный, желтый и черный цвета. На стенах обнаружены граффити, в которых призывается Божие благословение на писавших, их близких, названных по именам: Павла, Петра с сыном его, «смиренным Симеоном», Дорофея и Прокла.
В начавшуюся после гонений Валериана относительно мирную передышку Церковь Христова начала выходить из катакомб. Из литературных источников известно о том, что в эти годы в разных городах Римской империи не только в частных домах устраивались места для молитвенных собраний верных и совершения в них Евхаристии, но и сооружались наземные христианские храмы, которые могли вместить сотни, а может быть, и тысячи молящихся.
В первый период правления Диоклетиана Церковь Христова пользовалась относительной свободой. Евсевий Кесарийский писал о мире, который дарован был христианам в последние десятилетия III столетия, в патетическом тоне: «У нас не хватит сил достойно рассказать о том, каким уважением пользовалась до нынешнего гонения вера в Бога Вседержителя, возвещенная Христом всем людям, эллинам и варварам, и как свободно ее проповедовали. Об этом свидетельствуют и благосклонные к нам указы императоров, и поручения нам управлять провинциями, и избавление нас от мучительной необходимости приносить жертвы: императоры очень расположились к нашей вере. Что сказать о лицах, живших при дворе, и о самих государях? Своим близким, женам и детям, их близким они разрешали держаться в жизни христианских обычаев; им почти разрешали хвалиться свободным исповеданием веры; служителей-христиан предпочитали другим… С каким доброжелательством относились к предстоятелям Церквей прокураторы и правители! Как описать эти многотысячные собрания в каждом городе, эти удивительные толпы людей, стекающихся в дома молитвы! Старых зданий было мало; по всем городам воздвигали новые обширные церкви… с каждым днем наше благополучие росло и умножалось; ничья зависть нам не мешала, и злобный демон не мог ни очернить нас, ни подстроить людские козни, пока над нами была рука Божия, охранявшая народ, этого достойный»[1].
Число христиан росло. К концу III столетия во всех городах империи – в большей степени это относится к ее восточной, по преимуществу грекоязычной, части, но также к Италии и глубоко романизованным западным регионам: Испании, Африке и Южной Галлии – сложились христианские общины во главе с епископами. Повсеместно строились храмы, и некоторые могли вместить тысячи молящихся. В больших городах существовало по нескольку общин, каждая со своим храмом; в Риме и Александрии насчитывались десятки церквей, в которых к тому времени богослужение совершали уже не епископы, но пресвитеры, поскольку канонический принцип, согласно которому в одном городе не могло быть более одного епископа, оставался незыблемым. Росло и число христианских общин в сельской местности, особенно вблизи городов, и они состояли под управлением хорепископов.
Реформа Диоклетиана, разукрупнившего провинции, вызвала преобразования и в церковном устройстве. В конце III века оно было приведено в соответствие с новым административным делением империи; в результате, с одной стороны, умножилось число Поместных Церквей, приблизившись к ста, а с другой – из употребления уходит прежнее именование предстоятеля Поместной Церкви «примасом» – «первым епископом народа» на языке 34-го Апостольского правила. Дело в том, что новые мелкие провинции утратили прямую связь с этносом, место обитания которого и составляло территориальную основу провинции, представлявшей собой завоеванное и подчиненное государство, ранее суверенное. При том что и новые провинции носили этнические наименования, либо почерпнутые из архаической номенклатуры, вроде Карии или Писидии, либо чрез снабжение названия провинции порядковым номером: Каппадокия Прима и Каппадокия Секунда, Сирия Прима и Секунда, Армения Прима, Секунда и Терца, первому епископу такой, например, провинции, как Галатия Секунда, стало уже не вполне уместно по-прежнему называться первым епископом галатского народа. Еще одним фактором исчезновения титула примаса стала глубокая эллинизация или романизация многих провинций, когда за ее этническим названием стоял лишь призрак давно и без остатка ассимилированного этноса, вроде Карии или Памфилии. На рубеже столетий первый епископ отдельной провинции имел титул «митрополита»: столица провинции именовалась «город-мать» (по-гречески – mhtropoliz), отсюда и митрополит. Хотя документально митрополичий титул впервые известен из материалов Никейского Собора 325 года, но очевидно, что Собор застал уже прочно сложившуюся митрополитанскую систему, так что появление титула митрополита следует отнести к предшествующему столетию.
Но не на всем пространстве империи на рубеже веков митрополитанское устройство было приведено в строгое соответствие с новым провинциальным делением. Египет представлял собой единую и особую административную единицу – личную собственность императоров. В нее входили также примыкавшие территории Ливии и Пентаполя (Пятиградия). Хотя позже Египет также был разделен на провинции, но Церковь в своем административно-территориальном устройстве не сразу последовала за этим нововведением, сохранив за Александрийским епископом юрисдикцию над всей территорией Египта. Такой порядок был подтвержден I Вселенским Собором, 6-е правило которого гласит: «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте и в Ливии и в Пентаполе, дабы Александрийский епископ имел власть над всеми сими». Русский канонист Н.А. Заозерский на основании этой привилегии Александрийского епископа сделал вывод, что «законодатель оставил неприкосновенным древнее синодально-примасское устройство всюду, где оно уже образовалось и имело свое прошлое; примас оставался с прежним своим значением во всем своем округе; следовательно, синодально-митрополитское устройство вводилось как новая централизующая церковное управление организация только в качестве дополнения прежде существовавшего устройства, а отнюдь не как заменяющая его форма»[2]. Он считал, что митрополиты – это не новое наименование древних первых епископов всякого народа, или примасов, а первоиерархи, области которых входили в состав более обширных округов, находившихся в юрисдикции древних примасов. «Митрополит, – пишет он, – явился посредствующей инстанцией между епископом и примасом»[3].
На деле, однако, как это установлено церковными историками и канонистами, права Александрийского епископа в эпоху I Никейского Собора были именно правами митрополита, несмотря на всю обширность его области; ибо между Александрийским епископом и епископами других городов Египта, Ливии, и Пентаполя не было посредствующих инстанций. Что же касается особого авторитета Александрийского престола, то его нельзя выводить из прав примаса и сводить к этим правам. Авторитет кафедры святого Марка распространялся на всю Вселенскую Церковь. Поэтому то обстоятельство, что Александрийские епископы выделялись из ряда прочих митрополитов, не может быть использовано как аргумент в доказательство того, что они были главами Церкви, включавшей в себя уже в начале IV столетии несколько митрополий.
(продолжение следует)
| Святые мученики Давид и Константин, грузинские князья | <-- | --> | Священномученик Діонісій Ареопагіт |
