Свято-Покровський Голосіївський монастир

       
        «Он будет таскать души из ада!»
       
        Старец Варсонофий обладал всей полнотой даров, присущих Оптинским старцам: духовным рассуждением, прозорливостью, молитвой, которая как молния поднималась к небу, способностью изгонять нечистых духов, исцелять болезни душевные и телесные. Его видели на молитве озаренным неземным светом. По смерти своей он несколько раз являлся Оптинским инокам.
       
        Жизнь преподобного была полна скорбей – порой очень тяжелых, на грани человеческих сил – и духовных утешений, чудесных знаков, указывавших на Промысл Божий в жизни старца.
       
        Святитель Филарет писал: «Всеведущий Бог избирает, предназначает от колыбели, а призывает в определенное Им время, непостижимым образом совмещая сопряжение всевозможных обстоятельств с изволением сердца. Господь в свое время препоясывает и ведет Своих избранных так, как бы они не желали, но туда, куда желают дойти». Эти слова в полной мере можно отнести к преподобному Варсонофию.

Сам старец часто рассказывал о своем детстве и молодости, обычно добавляя: «Какой глубокий смысл в событиях нашей жизни, как она располагается – точно по какому-то особенному таинственному плану».

Преподобный Варсонофий, в миру Павел Иванович Плиханков, родился в 1845 году в Самаре в день памяти преподобного Сергия Радонежского, которого он всегда считал своим покровителем. Все члены семьи были благочестивыми и глубоко верующими людьми, много помогали находившемуся по соседству храму Казанской иконы Божией Матери. Семья считала, что их род находится под особым покровительством Казанского образа Божией Матери.

Не успел ребенок родиться, как уже в его жизни случилась скорбь, и скорбь очень тяжелая: его мать, Наталия, скончалась при родах. Сам ребенок остался жив благодаря таинству крещения, которое немедленно совершил над ним священник.

За скорбью Господь послал утешение: мачеха, заменившая ребенку родную мать, была глубоко верующим человеком. Позднее старец вспоминал: «Любила мама и дома молиться. Читает, бывало, акафист, а я распеваю тоненьким голоском на всю квартиру: “Пресвятая Богородице, спаси нас!”».

Были в его жизни знаки, предсказывающие его священство и старчество. Пяти лет ребенок начал прислуживать в алтаре и нередко слышал от прихожан: «Быть тебе священником!»

О себе шестилетнем старец вспоминал: «Был я в саду с отцом. Вдруг по аллейке идет странник. И дивно, как он мог попасть в сад, когда сад окружен большими собаками, которые без лая никого не пропускают. Тихо подошел странник к отцу и, показывая на меня ручкой, говорит: “Помни, отец, это дитя в свое время будет таскать души из ада!” И после этих слов он вышел. Потом мы его нигде не могли найти. И Бог его знает, кто это был за странник».

Будучи молодым человеком, Павел Иванович встретился со святым праведным Иоанном Кронштадтским; позднее он вспоминал: «Когда я был еще офицером, мне по службе надо было съездить в Москву. И вот на вокзале я узнаю, что отец Иоанн служит обедню в церкви одного из корпусов. Я тотчас поехал туда. Когда я вошел в церковь, обедня уже кончалась. Я прошел в алтарь. В это время отец Иоанн переносил Святые Дары с престола на жертвенник. Поставив Чашу, он вдруг подходит ко мне, целует мою руку и, не сказав ничего, отходит опять к престолу. Все присутствующие переглянулись и говорили после, что это означает какое-нибудь событие в моей жизни, и решили, что я буду священником… А теперь видишь, как неисповедимы судьбы Божии: я не только священник, но и монах».

Полковник Павел Плиханков по службе был на самом блестящем счету, и не за горами был для него генеральский чин – прямая возможность к стяжанию всех мирских благ. Сослуживцы его прожигали жизнь в развлечениях, но он все более держался аскезы. Комната его напоминала келью монаха простотой убранства, порядком, а еще – множеством икон и книг. Шли годы. Товарищи его один за другим переженились. Павлу Ивановичу его матушка тоже советовала жениться.

Случалось, что будущие Оптинские старцы невольно желали уклониться от иноческого пути, пытаясь (по настоянию родных) жениться или остаться в миру. И тогда женитьба их по тем или иным причинам, не зависящим от них, расстраивалась – и это было действием Промысла Божия, прямым указанием на избранничество для иноческой жизни.

Об этом преподобный Варсонофий вспоминал так: «Когда мне было 35 лет, матушка обратилась ко мне: “Что же ты, Павлуша, всё сторонишься женщин? Скоро и лета твои выйдут, никто за тебя не пойдет”. За послушание я исполнил желание матери… В этот день у одних знакомых давался званый обед. “Ну, – думаю, – с кем мне придется рядом сидеть, с тем и вступлю в пространный разговор”. И вдруг рядом со мной на обеде поместился священник, отличавшийся высокой духовной жизнью, и завел со мной беседу о молитве Иисусовой… Когда же обед кончился, у меня созрело твердое решение не жениться».

О том, как проводил будущий старец свое свободное время, он писал так: «Я очень любил устраивать детские пиры. Эти пиры доставляли одинаково и мне, и детям радость… А также я им рассказывал о чем-нибудь полезном для души – из житий святых или вообще о чем-нибудь духовном. Все слушают с удовольствием и вниманием.

Иногда же для большей назидательности я приглашал с собой кого-либо из монахов или иеромонахов и предоставлял ему говорить, что производило еще большее впечатление… Перед нами поляна, за ней река, а за рекой Казань со своим чудным расположением домов, садов и храмов… И хорошо мне тогда бывало, сколько радости – и чистой радости – испытывал я тогда и сколько благих семян было брошено тогда в эти детские восприимчивые души!»

Однажды поехал Павел Иванович в оперный театр по приглашению своего военного начальства. Среди развлекательного представления он вдруг почувствовал невыразимую тоску. Позднее он вспоминал: «В душе как будто кто-то говорил: “Ты пришел в театр и сидишь здесь, а если ты сейчас умрешь, что тогда? Господь сказал: «В чем застану, в том и сужу»… С чем и как предстанет душа твоя Богу, если ты сейчас умрешь?”».

И он ушел из театра и больше никогда не ходил туда. Прошли годы, и Павлу Ивановичу захотелось узнать, какое число было тогда, чья была память. Он справился и узнал, что была память святителей Гурия и Варсонофия, Казанских чудотворцев. И Павел Иванович понял: «Господи, да ведь это меня святой Варсонофий вывел из театра! Какой глубокий смысл в событиях нашей жизни, как она располагается – точно по какому-то особенному таинственному плану».

Были и еще знаки. Зашел как-то Павел Иванович в Казанский монастырь на исповедь и узнал случайно, что настоятеля монастыря зовут игумен Варсонофий. Когда Павел Иванович заметил, что это имя трудное на слух, ему ответили: «Чем же трудное? Для нас привычное… Ведь в нашем монастыре почивают мощи святителя Варсонофия и архиепископа Гурия…»

С этого дня Павел Иванович стал часто молиться у мощей Казанского чудотворца, испрашивая у него покровительства себе: «Святителю отче Варсонофие, моли Бога о мне!» Посещая этот монастырь, он невольно обратил внимание на его бедность и стал помогать: купил лампадку, киот на большую икону, еще что-то… «И так полюбил всё в этом монастыре! Воистину: где будет сокровище ваше, тут будет и сердце ваше».

Когда читаешь эти воспоминания старца, становится ясен и Промысл Божий, Который действовал даже при наречении имени старцу при постриге – в честь преподобного Варсонофия.

Путь в Оптину преподобного Варсонофия оказался длиннее, чем у других Оптинских старцев: он пришел сюда по благословению преподобного Амвросия на 47-м году жизни, когда уже сильная седина пробивалась в его волосах.

В 1891 году он заболел воспалением легких. Когда по просьбе больного полковника денщик начал читать Евангелие, последовало чудесное видение: он увидел открытыми небеса – и содрогнулся весь от великого страха и света. Вся жизнь мгновенно пронеслась перед ним. Глубоко проникся он сознанием покаяния и услышал голос свыше, повелевающий ему идти в Оптину Пустынь. У него открылось духовное зрение. По словам старца Нектария, «из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божиему, он стал старцем».

В монастыре жизнь началась с тяжелых скорбей. Видя стремительное духовное возрастание инока, враг рода человеческого начал делать всё возможное, чтобы привести его в отчаяние и изгнать из скита.

Духовное чадо отца Варсонофия отец Никон позднее записал в своем дневнике: «Сейчас мне батюшка говорил о том, как он переносил скорби, когда был послушником. Переносил батюшка скорби, рассуждая так: “Должно быть, я достоин этих всех скорбей. Значит, все они нужны, чтобы смыть с меня гордыню и прочие страсти”». Переносил батюшка скорби, никому не говоря о них, не жалуясь, стараясь не озлобляться на обидчиков: «Мало того, чтобы только перенести оскорбления, надо позаботиться и о том, чтобы не озлобиться на нанесшего оскорбление». «Иногда, – говорил батюшка в другой раз, – приходилось так, что впору уходить из скита, – но я решил лучше умереть, нежели уйти. Я имел твердую надежду на Бога и Его Пречистую Матерь. Встану, бывало, перед Казанской иконой Божией Матери, помолюсь – и легче мне станет».

Через год после поступления, 26 марта 1893 года, Великим постом послушник Павел был пострижен в рясофор, в декабре 1900 года по болезни пострижен в мантию с именем Варсонофий, 29 декабря 1902 года рукоположен в иеродиакона, а 1 января 1903 года – в иеромонаха. В 1903 году преподобный Варсонофий был назначен помощником старца и одновременно духовником Шамординской женской пустыни и оставался им до начала войны с Японией.

И – новые скорби и смертельная опасность. В 1904 году началась Русско-японская война, и преподобный Варсонофий за послушание отправляется на фронт: окормлять лазарет имени преподобного Серафима Саровского – исповедовать, причащать, соборовать раненых и умирающих солдат.

Возвращаясь домой из Маньчжурии, отец Варсонофий вновь оказался перед смертельной опасностью. Позднее его духовный сын отец Никон запишет в своем дневнике об этом жизненном этапе своего наставника: «Батюшка рассказал, каким опасностям смертным подвергался он. Первое – как батюшка чуть было не сошел с вагона на самом быстром ходу, полагая, что дверь затворена. Второе – как было у батюшки предчувствие не садиться на поезд, и он не сел, а поезд, действительно, по какой-то причине разлетелся вдребезги. И когда уже на другом поезде батюшка приехал, то увидел только груду обломков и массу кровавых тел. Третье – как батюшку намеревались убить… в глухом месте. И как Господь спасал дивно от всех этих опасностей, а, может быть, и многих других, которых батюшка не заметил».

По возвращении после окончания войны в Оптину Пустынь, в 1907 году, отец Варсонофий был возведен в сан игумена и назначен Святейшим Синодом настоятелем Оптинского скита вместо тяжело болевшего старца Иосифа.

Преподобный Иосиф был уже так слаб, что не выходил из кельи. Конечно, дела скитские – хозяйственные – оказались несколько запущенными. «Когда я принимал настоятельство от отца Иосифа, – вспоминал отец Варсонофий, – то он вручил мне 100 рублей денег, с которых 54 рубля велел заплатить одному козельскому торговцу, у которого он брал для скита рыбу и другие припасы. Следовательно, осталось 46 рублей на содержание скита.

Сначала приходило на ум, как я на такие средства буду содержать скит, но затем я успокоился, положившись на волю Божию. Ведь скит-то не мой, а Иоанна Крестителя, он нас и прокормит, чего мне смущаться. И действительно, Иоанн Креститель не оставил скит. Мы ни в чем не нуждались. Рекой полились пожертвования».

Он умолчал, однако, о первом пожертвовании, внесенном в скитскую казну, – собственных сбережениях – в 60 тысяч рублей.

(продолжение следует)