Вот мудрость в подлинном смысле по Богу! Вот духовное разумение! Какая хитрая уловка против диавола! Кто в продолжение пятидесятилетнего подвига не вкушал хлеба, тот ест мясо, чтобы спасти душу, уловленную диаволом!
Когда насладились они ужином, девица сказала: «Встанем, господин, и пойдем спать». Он отвечал: «Пойдем». И вошли они в опочивальню. Блаженный видит высоко постланное ложе и с готовностью входит и садится на нем.
Не знаю, как проименовать тебя, совершенный Христов человек! В пятидесятилетнее время своего подвижничества спав на одной рогоже, с какою готовностью воссел ты на постелю! Все это сделал ты во славу Христову: пошел один, ел мясо, пил вино, остановился в гостинице, чтоб спасти погибшую душу. А мы, малодушные, приходим в неблаговременную разборчивость, когда нужно только сказать ближнему полезное слово.
Итак, сидел он на ложе. Мария же говорит ему: «Дай, господин, сниму с тебя обувь». Но блаженный сказал ей: «Запри дверь и тогда приходи и возьми это». Она усиливалась сперва разуть его, а он не дозволял сего. Тогда заперла она дверь и пришла к нему, и говорит ей блаженный: «Подойди ко мне ближе, госпожа моя Мария». И когда подошла она ближе, Аврамий удержал ее, чтоб не могла убежать от него; снял клобук с головы своей и, заливаясь слезами, стал говорить ей: «Не узнаешь ли меня, чадо мое Мария? Не я ли отец твой, Аврамий? Не я ли воспитал тебя? Что с тобой сделалось, чадо мое? Где ангельский образ, какой имела ты на себе, чадо мое? Где слезы? Где бдение, соединенное с болезнованием души? Как с высоты небесной ниспала ты в бездну погибели! Для чего оставила и ввела меня в нестерпимую печаль?» Она же, приведенная в ужас, оцепенела, не могла поднять вверх лица своего и, изумленная, подобно камню, оставалась в руках его, преодолеваемая стыдом и страхом. А блаженный со слезами продолжал говорить ей: «Не отвечаешь ты мне, чадо мое Мария? Не для тебя ли с болезнию пришел я сюда?! На мне грех твой, чадо. Я буду отвечать за тебя Богу в день судный. Я принесу покаяние за этот грех твой». Так до полночи умолял и уговаривал ее. Она же, осмелившись несколько, проговорила ему так: «От стыда не могу обратить к тебе лица своего. Как призову пречистое имя Христа моего? Осквернена я нечистотою тинною». Блаженный говорит ей: «На мне грех твой, чадо мое; у меня с рук потребует Бог за этот грех твой; выслушай только меня, пойдем, воротимся в место свое. Умоляю тебя, чадо: помилуй старость мою, сжалься над сединами моими. Прошу тебя, чадо мое возлюбленное: встань, следуй за мною». И она сказала ему: «Если примет Бог покаяние мое, то иду; но к тебе припадаю и твое преподобие умоляю, твои святые следы лобызаю, потому что так умилосердился ты надо мною и пришел сюда извлечь меня из сети диавольской». И положив голову свою у ног его, проплакала она всю ночь, говоря: «Чем воздам тебе, государь, за все это?» Когда же настало утро, говорит ей блаженный: «Встань, чадо мое, уйдем отсюда». Она сказала ему в ответ: «У меня есть здесь немного золота и платья; что прикажешь об этом?» Блаженный говорит: «Оставь это здесь, ибо все это — часть лукавого». И, встав, немедленно; вышли. Ее посадил он на коня, а сам, радуясь, шел впереди ее. И как пастух, когда отыщет погибшую овцу, берет ее на плечи свои, так и блаженный шел с радостным сердцем. И когда пришли на место, ее затворил во внутренней келий, а сам пребывал во внешней. Она же во вретище, со смирением и многими слезами, во бдении и воздержании, неуклонно и усердно достигла цели покаяния, небоязненно припадая к Богу и моля Его».
Такова любовь святых. Такова их забота о ближних, об их спасении и нравственном преуспеянии. О если бы мы хоть немного умели и хотели подражать им! Жизнь была бы бесконечно счастливее, если бы мы помнили заповедь Спасителя, данную на прощальной Тайной Вечери: любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. XIII, 34–35).
Замкнутый эгоизм с его пренебрежением к ближним тем именно и опасен, что он является главным препятствием для исполнения этой основной заповеди Господа Иисуса Христа.
Дело в том, что в природе каждого человека, созданного по образу и по подобию Божию, вместе с другими богоподобными качествами заложено и зерно естественной любви. Но в первоначальном, неразвившемся виде зародыш этот представляет лишь неопределенную бессознательную потребность любить и за пределы этой потребности не выходит. Развивается этот зародыш только тогда, когда принимает конкретную форму, иными словами, когда эта потребность любви находит для себя живой объект, то есть когда человек, движимый этой потребностью, применяется своим чувством к другому человеку, сначала, конечно, к более близкому — матери, отцу и т. д. Мало-помалу в этот круг, очерченный любовью, начинают входить и другие лица, более далекие. Число любимых постепенно растет, и одновременно растет и врожденное зернышко любви, превращаясь наконец в великую всеобъемлющую любовь.
Если вместе с тем эта любовь не остается только неопределенным, недеятельным чувством, но человек проявляет ее активно в добрых делах по отношению к ближним, в заботах о них, во внимании к ним, то она становится интенсивнее, горячее, прочнее.
Таков закон сердца, закон развития любви.
Если же человек живет жизнью узкого себялюбца, не хочет и не считает нужным ни к кому применить естественное чувство любви и развивать его практически делами добра и милосердия, то этот Божественный дар любви, данный человеку, неизбежно атрофируется, исчезает. Маленький зародыш требует ухода, внимания, без этого он увядает, сохнет, и человека постепенно охватывает мрачная, духовная слепота — слепота любви, когда он уже совсем перестает замечать и понимать своих ближних.
