Свято-Покровський Голосіївський монастир

Разговор на тему отлучения от причастия ведет игумен Нектарий (Морозов).

В тропаре святому праведному Иоанну Кронштадтскому есть такие слова: «В тайне Пречистаго Тела и Крови верныя со Христом соединяти», которые как нельзя лучше выражают смысл пастырства. И, наверное, служить делу этого соединения и есть самая главная радость для любого священника, то наполнение, которого требует его собственная жизнь. А самое скорбное – переживать моменты, когда ты оказываешься вынужден сказать человеку: «Подожди, сейчас ты не можешь приступить к Святым Дарам, иначе и тебе они могут обратиться в суд и осуждение, и мне – за мое человекоугодие, малодушие и, в конечном итоге, небрежение». И такие моменты бывают нередко…

Как понять, когда ты, несмотря на то, что кажется препятствием, должен допустить кающегося до причастия, и когда ты, собравшись с силами, исполняешь тот долг любви и ответственности, который повелевает тебе возбранить ему причащение? Есть каноны, но современная церковная жизнь не предполагает их применения «по всей строгости», мы руководствуемся в большей степени принципом икономии, нежели акривии, учитывая людскую и собственную свою немощь и сознавая, что каноны даны нам не для разрушения Церкви, а для ее созидания.

Есть существующая практика, есть общецерковные документы (в первую очередь – «Об участии верных в Таинстве Евхаристии»), есть, разумеется, мнение правящего архиерея и мнения уважаемых тобой собратий-пастырей, на всё это естественно и опираться, и этим, вкупе с пониманием смысла канонов, руководствоваться. Но еще… Еще есть твое личное пастырское чувство, твоя личная пастырская совесть и твоя личная пастырская ответственность, и этого тоже никак нельзя сбрасывать со счетов.

Ведь Господь привел вот этого, конкретного человека не к кому-то иному, а к тебе, и Он хочет, чтобы ты позаботился о нем, и смотрит: как именно ты это сделаешь, есть ли в тебе та любовь, без которой твое служение невозможно, и есть ли та строгость и та внутренняя твердость, без коих в определенных случаях также не обойтись?

Попробую сказать о своем собственном опыте и о той практике, которой придерживаюсь лично я… Итак, когда мне кажется совершенно неверным допускать человека до причащения Святых Христовых Таин? Прежде всего – в тех случаях, когда очевидно, что человек даже не понимает, в чем заключается сущность этого Таинства, не имеет, по сути, и веры во Христа и подходит к причащению как к некоему обряду, который надо пройти, потому что это “полезно”/”нужно”/”так полагается” и т.п. Но это нельзя назвать собственно отлучением, здесь церковная, евхаристическая жизнь человека еще и не начиналась.

Другие ситуации, которые тоже связаны не столько с отлучением, сколько с недопущением к причастию в каком-то конкретном случае, – это то, что можно отнести к вопросу неподготовленности: когда человек не постился, не молился должным образом, не был на вечернем богослужении накануне. Если речь идет о человеке воцерковленном, если он прекрасно знает, как необходимо готовиться к причащению, и не делает этого по нерадению, по небрежению, то я убежден, что здесь можно и нужно проявить строгость – ради того, чтобы человек и сам стал чуть построже к себе и чуть ревностнее, без этого христианская жизнь очень быстро выхолащивается, утрачивает «соль».

Другое дело, если подготовиться не было возможности в силу объективных причин: случилось что-то из ряда вон выходящее, или человек постоянно перегружен работой и у него нет выходных дней (такое ведь бывает), или дома что-то произошло, выбившее его из колеи. Здесь разумно проявить любовь и снисхождение.

И, конечно, любовью и снисхождением к немощи человеческой должен руководствоваться священник, когда сталкивается с людьми, которые пришли причащаться первый раз в жизни. Они, может быть, толком не постились, не прочли правило, даже не знали, что оно существует, но в их сердце пробудилось желание быть с Богом, они каялись на исповеди, они приняли решение бороться с грехом, изменить свою жизнь… Безусловно, таких людей надо причащать, объяснив, как готовиться к причастию в будущем.

Препятствием к причащению Святых Христовых Таин однозначно является жизнь в смертном грехе. Если человек пребывает в таких грехах и не решается оставить их, то приступать в таком состоянии к причастию будет глубоко неверно. Это касается таких грехов, как прелюбодеяние, блуд, занятия оккультизмом или регулярные походы к гадалкам и экстрасенсам. Ну и, разумеется, если человек промышляет грабежами, воровством, то пока он не сменит «профессию», причащаться ему тоже не стоит (такие люди, как ни странно, порой тоже желают жить церковной жизнью или, по крайней мере, «получать в храме энергетическую подпитку»).

Условием допуска человека до причастия становится прекращение совершения греха самим делом, осознанное покаяние в нем и готовность понести хотя бы самый малый труд – исполнение в течение определенного священником времени епитимии, которая может заключаться в совершении поклонов, чтении покаянного канона, более строгом посте и, самое главное, в работе над собой, над тем, чтобы не возвращаться уже более к тому, от чего с огромным усилием удалось уйти.

Бывает и так, что человек приходит на исповедь тогда, когда грех уже оставлен, но исповедь эта первая за всю его жизнь, то есть исповедуется он в своих смертных грехах впервые. Я помню, как вскоре после рукоположения задавал вопрос, как поступать в таких случаях, архимандриту Кириллу (Павлову). Он посоветовал, если возможно, всё-таки назначить какую-то посильную епитимью – если, конечно, ты видишь, что человек сможет ее исполнить. Но руководствоваться не буквой, а духом, думать прежде всего о пользе человека и, если понимаешь, что так будет правильней, допустить до причастия, однако епитимью всё же назначить – с отлучением от причащения уже не связанную.

Допускать человека к причастию тотчас после грехопадения отец Кирилл считал неправильным, говоря о том, что требуется время, чтобы человек истрезвился от греха, и лишь после этого подходил к Чаше. Это так же, как блудных грехов, оккультизма, касается и совершения абортов – и здесь такое время на осознание греха и истрезвление необходимо.

Могут ли иметь место исключения, когда, видя силу покаяния человека, его скорбь, его боль, священник решается допустить его до причастия сразу? Безусловно, тем паче, что и жития святых (например, преподобной Марии Египетской) предлагают нам подобные примеры. Но исключения так и должны оставаться исключениями, а не превращаться в преобладающую практику.

Исключения вообще всякие бывают… В книге «Письма Святогорца» рассказывается о неком афонском старце, который, приехав со Святой горы на время в Константинополь, узнал, что его родственник, молодой человек, совершенно сбился с пути, нашел какой-то ход в гарем султана и регулярно отправляется туда, поскольку у него установилась связь с кем-то из наложниц.

Старец, понимая, что молодой человек рискует погубить в скором времени и душу, и тело, взялся остановить его. И попросил хотя бы один день не ходить в гарем, а вместо этого… причаститься Святых Таин. И родственник его согласился. На второй день та же просьба… На третий… А потом он нашел в себе силы образумиться и изменить свою жизнь. Но тут, вне всякого сомнения, огромное значение имела жизнь и самого старца, и его дерзновение, и молитвы.

Другой пример – из современной жизни, из моего собственного опыта, по-своему не менее удивительный. Это было уже достаточно давно, лет 13-14 тому назад. Я служил литургию и в момент причащения мирян не мог не обратить внимание на лицо одного из людей, приступающих к Дарам.

Обычно я обязательно спрашиваю человека, вид которого вызывает у меня сомнение: не случайно ли он решил подойти к Чаше – просто вслед за другими, исповедовался ли, готовился ли он, чтобы в случае, если нет, с ним мог побеседовать требный священник. А тогда… Тогда я видел (это нетрудно было рассмотреть), что жизнь этого человека далека от христианского благочестия, я прекрасно понимал, каковы основные пороки, грехи, которыми омрачена его душа, всё, что называется, «читалось». И я ни за что не смог бы объяснить, почему, не задав ему никакого вопроса, а только лишь выяснив его имя, я причастил его.

После этого на душе у меня было нехорошо, было чувство, что я совершил ошибку. Но на следующий день требным был я сам. И во время исповеди ко мне подошел тот самый молодой человек. Исповедь была неимоверно тяжелой, практически всё, что представлялось мне первоначально, я и услышал. Но вместе с тем я совершенно реально видел, как подошел к аналою с Крестом и Евангелием один человек, а отошел другой: с лицом посветлевшим, с плечами распрямившимися.

Он приходил еще неоднократно, меняясь и светлея от раза к разу. Потом он как-то раз пришел и сказал, что хочет уехать в другой город, чтобы порвать те связи, которые могли бы вновь затянуть его в бездну прежних грехов – так сильно было его желание идти вперед, ни в коем случае не возвращаясь назад. И точно так же, как я не мог объяснить, почему причастил его, он не мог объяснить, почему вообще подошел тогда к Чаше. Наверняка он знал другое: если бы он не причастился в тот день, то не было бы и исповеди день спустя.

Но это тоже, как сказал я выше, из области исключений.

Священник, зная, что его задача – именно помочь соединиться человеку со Христом, а ни в коем случае не стать у него на пути, не перегородить ему этот путь, всё же должен иметь мужество сказать в некоторых ситуациях «нет», потому что именно это «нет» заставит его собеседника понять, в каком он состоянии находится, насколько чужда Евангелию его жизнь, по какому пути он идет. Врач не имеет права скрывать от пациента его болезнь, которая, пусть тяжела, но может еще быть исцелена, если заняться ее лечением безотлагательно. И священник также не имеет права на превратное понимание милости и любви.

Да, ты можешь не допустить человека до причастия, можешь отлучить его на какое-то время, а он… Он пойдет в другой храм, в третий и рано или поздно найдет кого-то, кто всё равно его допустит. Но это будет уже его ошибка и ошибка другого пастыря, ты же можешь лишь предупредить об опасности подобных ошибок. Можешь напомнить о том афонском духовнике, который очень легко допускал всех до причастия, невзирая на грехи, на жизнь человека, возлагал после исповеди руку кающегося себе на шею и произносил: «Грехи твои, чадо, на вые моей!» А когда пришла пора умирать, сильно мучился: его шея страшно распухла, деформировалась и невыносимо болела.

Любовь иногда требует милости, иногда – строгости, и очень важно разуметь, что именно требуется в настоящий момент, чего от тебя ожидает Господь.

Источник: Правмир.Ру